Два мальчика лет восьми - десяти носятся как угорелые вокруг навеса. Под навесом на лежаке – толстая бабушка в купальнике и синей панаме. Мальчикам весело, они кидаются пляжными тапками и кричат с французским прононсом. Наконец, папин тапок застревает на крыше навеса, и торчит там, одинокий, посреди пальмовых листьев.
Мальчики опечалены, встают на цыпочки, пытаясь достать обувь, но где они, а где тапок?
Медленно встает с лежака бабушка, из бассейна вылезает вся семья: папа-каланча, тетушка с конским хвостом и элегантная, хоть и мокрая мама.
Послушные дети карабкаются папе на плечи, но тапок им не достать. Приходит очередь мокрой мамы: теперь она пытается взобраться на папу, но безуспешно. Неужели и бабушка полезет выручать обувь?!
Я сижу рядом на лужайке и переживаю за французское семейство. Хоть они меня не знают, но я с ними сроднилась еще тогда, в лечебнице на Мертвом море. Обмазанные грязью по горло, мы ожидали на берегу очереди к душу. И я еще стыдилась за тетушку с конским хвостом и близорукими глазами, которая сильно оголилась, пытаясь отмыть грудь.
Сейчас мне тоже есть из-за чего переживать. Умей я изъясниться на французском, подсказала бы семейству простое решение и избавила от возможных переломов.
Впрочем, уже можно не волноваться: дородный папа поставил на землю маму и пошел за шестом, две минуты и тапок обретет свою пару на земле.
…Лежу на лужайке и сама себе не верю: куда попала? На заднем плане – горы и пастельное Мертвое море. На переднем плане – пальмы, гигантские кактусы, олеандры. Площадка для мини-гольфа, бассейн под открытым небом, а в нем пара влюбленных: они прижимаются друг к другу, и глядят нежно и томно. И так славно за ними наблюдать!
Только мухи, эти надоедливые маленькие твари, переносят с небес на землю. Мухи садятся на мою девочку, спящую в коляске. Поэтому я работаю опахалом, а в перерывах, когда сменяет муж, плаваю в изумрудно-голубом бассейне.
Что еще нужно для счастья? Вода приятная, октябрьское солнце не изнуряет, вокруг – тишь: подошли к концу религиозные праздники, а с ними курортный сезон. Кое-где слышится иноземная речь, но это не напрягает.
Мы приехали в четырехдневный отпуск в киббуц вместе с друзьями, сняли соседние домики, вечерами трапезничаем вместе под цветущей бугенвилией и, уложив детей спать, говорим обо всем на свете.
– Так что человеку нужно для счастья? – вопрошает друг с умными глазами.
– Бац! Бабац! – слышится в ответ.
Это его жена запустила вьетнамки в стаю наглых котов, жаждущих оставить нас без ужина.
– Бах! Бабах! – опять что-то падает: утонченная девушка с тонкими запястьями схватила швабру. Стремительный поворот, бросок – швабра у цели. Девушка поправляет волосы, присаживается и вздыхает:
– Я так переживаю, когда попадаю!
– Так что человеку нужно для счастья? – настаивает мой муж.
Для него это действительно важный вопрос.
– Бах! Бабах! – слышатся раскаты грома.
– Скоро дождь, – сообщаю я.
Громыхает сильнее, яркие вспышки пронзают небо, но мужчины все философствуют. Наконец тяжелые капли стучат по крышам, барабанят по столу, остужают горячие головы. По домам, пора по домам.
А наутро будто и не было никакого дождя, только чуть прохладнее. Весело гулять в семь утра по ботаническому саду: деревья и кусты в приподнятом настроении – предвкушают сезон дождей. Скоро грянет долгожданная влага с небес, а не из компьютерной поливалки, которая разбрызгивает воду строго по часам. Одно лишь огорчение: в Иудейской пустыне сезон дождей игрушечный, осадков набирается 50 миллиметров в год.
…Жалкие 50 миллиметров! Для основателей кибуца Эйн-Геди это было не просто огорчение. Кроме нескольких растений, способных выжить в сорокоградусную жару на солончаках, здесь ничего не росло и не цвело: бедуины опустошили цветущую когда-то землю. Каждое дерево, посаженное кибуцниками, символизировало победу над превратностями судьбы.
Это сейчас до Эйн-Геди – 60 минут езды по трассе от Иерусалима, а тогда, 42 года назад, до маленького поселения, с трех сторон окруженного границами, были часы изнурительного пути по ухабам.
Страстно мечтали кибуцники о саде, прекрасном тенистом саде! Они много работали и верили, что у них все получится. Ведь предки справились с землей: на богатых пастбищах Эйн-Геди некогда кормились тысячи овец и коз. Благодаря искусственным водоемам в изобилии росли смоковницы, финиковые пальмы, виноград. В долинах Эйн-Геди выращивали хлебные злаки и ценные благовония: бальзам, мирру, кипрей.
…Пройдет время и сад расцветет. Сейчас в нем – почти тысяча видов растений, привезенных с пяти континентов. Не мудрено, что мы тащимся по саду как черепахи: муж без конца фотографирует.
Внезапно меняюсь в лице:
– Мы что, забыли воду?
Полчаса назад отхлебнула дома из бутылки, а уже голова кружится. Пить! В самой низкой точке на земле коварный климат: обезводит в два счета, а ведь я ребенка кормлю, мне шутить с организмом нельзя.
Подруга протягивает свою бутылку. Не могу напиться – пью жадно, взахлеб. Кажется, голову больше не кружит. И то счастье.
Можно предаться любимому развлечению. Меня хлебом не корми, дай помечтать. А не поселиться ли здесь, в оазисе? Живи прямо в ботаническом саду, на террасе высотой 100 метров над уровнем моря, любуйся горными реками, пей воду прямо из источника. И гордись, что твой оазис в рейтинге журнала «National Geographic» – в числе 11 самых интересных природных мест в мире.
Здесь растет, например, коварная содомская яблоня. Прямо у дома кибуцников красуется это растение с аппетитными плодами, похожими на большие яблоки или апельсины, висящие гроздями. Но стоит, пуская слюнки, сорвать мягкий плод, как он с шумом лопается, превращаясь в горстку пыли.
В заповеднике растет и дерево унаби или китайский финик. Его побеги покрыты острыми шипами или христовыми иглами. По преданию, из ветвей унаби был сплетен терновый венец Христа. А в воде источника встречается растение, поэтически называемое "волосы Суламифи". В заповеднике есть водопад и грот, которые названы в честь Суламифь.
– Ты готов переехать в Эйн Геди? – закидываю удочки.
Муж хитро улыбается:
– А как же Зихрон Яаков? Ты променяешь кибуц на город виноделов, который тебе так понравился?
– Но в кибуце так красиво…, – начинаю я.
– Хочешь жить при социализме? – усмехается друг. – Лично я наелся, больше не хочу.
Мы уже вернулись с прогулки, чаевничаем, а я все не могу угомониться, мечтаю вслух.
Друг продолжает:
– Откуда ты знаешь, что скрывается за красивым фасадом? И потом, кибуцы по всей стране разоряются и закрываются.
– Но «Эйн-Геди» процветает, – отвечаю я. – Здесь выращивают финики, индюшек, выпускают изделия из пластика, но главный источник дохода, конечно, туристы.
Но друга индюшками не впечатлишь. У него есть приятель, инженер по профессии, бывший житель кибуца. Он не мог устроиться там по специальности и ездил на заработки в другое место, а всю свою зарплату – между прочим, очень приличную – отдавал кибуцу. Надолго его не хватило.
Пыл мой утихает. Я вспоминаю, что детей в кибуцах записывают в детский сад в самом нежном возрасте, а раньше вообще воспитывали младенцев в детском доме, родители наведывались к ним лишь по вечерам.
Перед глазами встают дома кибуцников, похожие на двухэтажные хрущобы. Такой контраст по сравнению с роскошным ботаническим садом!
– Ладно, я передумала, – говорю мужу. – Будем просто приезжать сюда в гости. Давай загадаем: через год на том же месте в тот же час.
Я верю, что так оно и будет: через 12 месяцев мы с друзьями уложим детей спать, заварим чай и просидим до рассвета за разговорами о счастье.
